Агенты А. Н. К. Л.Пэйринг или персонажи:
Илья/Наполеон
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Психология
Размер: планируется Миди
Статус: в процессе
Наш мир относителен, его реальность зависит от нашего сознания.
1\2 =>
yliaylitter8682.diary.ru/p210536558.htmчитать на фикбук ficbook.net/readfic/4788106
читать дальше
Осознание того, что мы умрем, превращает нашу жизнь в шутку.
© Альбер Камю
Ровная асфальтированная дорога посреди леса вызывает у тебя удивление. Но внимание тут же привлекают деревья, утопающие в привычном уже тумане, седом, плотном. Он клубился вокруг стволов, повисал комьями на изогнутых корявых ветках. Туман лижет твои голые ступни, завивает волосы в ненавистные кудри, оседает на кончиках ресниц, проникает в лёгкие. Густой, со вкусом древесной коры.
На стволах деревьев висят картины. Ты их видишь? Вот они! Одни приколочены прямо к стволам, другие висят на ветках, как часы на картине Сальвадора Дали.
«Постоянство памяти».
Это намек?
- Не-е-е-т! – Шепот среди листвы.
Ты видишь, как с полотен стекает краска? Видишь? Как цветное становится серым и невзрачным? Как туман поглощает все, до чего дотягивается. Блестящая от предрассветной росы дорога – это единственное спасение.
Держись подальше!
Рассвет? Ты думаешь, тут бывает рассвет? В этом пространстве? В этом времени? С тобой?
Смотри прямо! Смотри прямо и не смей закрывать глаза, Наполеон! Видишь? Скажи, что ты видишь это!
Нет, не та черная фигура где-то далеко впереди, и не неясные тени по бокам, что прячутся в тумане. Смотри! Вот он!
Белый, огромный лось! На дороге перед тобой. Смотрит, опустив голову из-за тяжести рогов. Шерсть кажется серебристой. Дыхание глубокое, размеренное. От морды идет пар. Живой.
«Предатели носят разную личину»
«Смерть носит разную личину»
«Постоянство памяти»
Тик-так. Время идет.
Животное начинает утопать в асфальте. Огромные копыта медленно уходят под
серую вязкую субстанцию. Но не это самое ужасное, не так ли?
Его морда: она больше не бело-серебристая, она теперь красная. От крови, что идет у него из пасти. Кровь идет из его ушей, сочится из глаз. Животное падает на колени, мотая огромной головой.
А темная фигура за ним начинает приближаться, становясь выше и шире! И шепот в тумане усиливается, и кто-то тянет к тебе руки.
Наполеон резко открывает глаза. Дышит глубоко, часто, загнанно. Ужас еще путает сознание, но постепенно он начинает понимать, что это всего лишь очередной сон. Очередной бред. Соло смотрит в сторону, где, предположительно, должен спать Илья. Но вторая половина кровати пуста. За окном серое небо. О том, что Курякин спал рядом, говорит только вмятина на подушке от головы.
Соло не знает, сколько времени, но спать он больше не намерен. Он больше не выдержит еще один такой бредовый сон. Они все бредовые, но настолько реалистичные, что вселяют неподдельный ужас.
Аккуратно передвигаясь на кровати, Наполеон подвигается к ее краю и осторожно садится. Голова немного кружится, что не удивительно, если учесть, сколько он выпил накануне. Соло намерен выпить сегодня еще больше.
Поход в туалет отдельная и унизительная история. Дойти еще полбеды. Но такая естественная в прошлом функция организма сейчас проходит с болью, которую терпеть нет никакого желания.
Наполеон знает, что скоро станет легче, что, по сути, эти ножевые ранения не самое страшное, что он терпел в жизни. Но выносить это нет сил. Просто достало. Чаша терпения переполнена.
Илья находится на кухне. А где ему еще быть? Не спрашивая, он уже приготовил Соло чашку крепкого кофе. Они достаточно много раз встречали утро вместе, чтобы русский знал предпочтения американца.
Наполеон благодарно принимает чашку. Напиток откровенно паршивый, но такой необходимый, что на вкус Соло не обращает внимание. Да и смысл жаловаться? Курякин не виноват в качестве кофе. Да и лучшего тоже не сможет достать.
Крепкий, чересчур сладкий, но такой, какой надо. Соло прикрывает глаза на миг, чувствуя на себе взгляд Илья. Не изучающий или чего-то ждущий. Просто взгляд.
На завтрак, под пристальным наблюдением Наполеона, Илья готовит омлет из сухого молока и яичного порошка. Жарит тосты, на которые они потом намажут варенье.
Впереди еще один длинный день, наполненный праздностью. Не так давно Соло мечтал об отдыхе. Правда, виделся он немного в другом свете. Но не стоит об этом.
За окном ветер трепал низенькие деревья. О том, чтобы сидеть на балконе не могло быть и речи, если в планы Соло не входило подхватить еще и простуду. После завтрака со стола пропала посуда, но появился уже знакомый лист обоев и карандаш.
Наполеон обреченно вздохнул и попросил сделать еще кофе.
До обеда он выводил каракули на бумаге, честно стараясь что-то вспомнить. Строчки непонятных формул, ложились на бумагу, как кружево. Он не пытался обмануть, нет. Курякин разбирается в химии и распознает ложь. И что тогда будет, Наполеон не хочет думать.
Но все равно думает.
Мысли далеко от того, о чем он реально должен думать. И вскоре формулы стали превращаться в завитки и совсем непонятные знаки.
- Почему ты здесь? – Вдруг спрашивает Соло.
Илья, чистящий у раковины картошку, оборачивается, словно хочет убедиться, ему ли предназначен вопрос. Выражение лица Ильи можно описать, как удивленное.
Соло ждет.
- Уэверли попросил? Или приказал?
- Приказал? – Курякин возмущен. Кто ему может приказать, кроме его ненаглядного КГБ? Серьезно!
Наполеон не знает, куда он хочет завести этот разговор. Возможно, на ложь от напарника. Ведь русский не скажет открыто: «Я здесь, чтобы получить информацию, а потом безболезненно, во сне свернуть тебе шею». Соло вдруг осознает, что Угроза - действительно угроза для него. Стоило допустить, что был ей с самого начала.
Американец чуть наклоняет голову, смотря на напарника (?) под другим углом, во всех смыслах.
Курякин вздергивает бровь.
- Две недели простоя - мука для тебя, – Наполеон и сам не знал спрашивал или утверждал. Не хотел показывать, что знает что-то. Осторожно добавляет: - Мог бы переждать здесь один. Наверняка, для тебя есть работа.
- «Я» сейчас далеко отсюда,– отвечает Курякин.
Наполеон это знает. Он по документам мертв, Курякина по документам не было в этой стране. А Габи.… У Соло не хватает сил думать и о ней. Девушка явно под крылом начальства. И дела ее куда лучше, чем их.
Соло на секунду позволяет себе подумать, что Илья действительно здесь только за тем, чтобы помочь ему. Что все, что американец придумал – паранойя. Это занятно.
Он ждет, что Илья сейчас начнет его переубеждать. В чем, пока не понятно. Но Илья ничего не делает. Он же не новичок в этой игре. Он не такой тонкий психолог, как Наполеон, но тоже на что-то способен.
Выводя на бумаге знак бесконечности, Наполеон говорит:
- Тебе действительно хочется быть здесь?
Это не тот вопрос, которому следовало бы быть произнесенным. Но Соло необходимо знать. Приказ ли это, или Курякин сам хотел. Возможно это своеобразный дружеский жест. В их непростой жизни — это вполне может быть так.
От КГБиста исходят волны напряжения. Соло чувствует их. Они окутывают со всех сторон. Курякину не нравится этот вопрос. Он хочет уйти с кухни, но бегство - не по-русски.
- Ответь! – Требует Соло чуть более жестко.
- Да, – выдавливает из себя Курякин, словно его пытают. Информация ничего не несущая, а так, чтобы от него отстали. Конечно же, Илья не расколется так легко.
За его мрачным видом таится еще что-то.
- Что, если я скажу, что информацию, которую я знаю, лучше не распространять? – Спрашивает Соло. – Она сгорела и это хорошо. Ты думал об этом?
Конечно, Курякин думал. Но есть задание и все свои мысли нужно оставить при себе.
- С чего это ты стал задумываться об этом? – Илья недоволен.
- Ты сжег те бумаги и теперь думаешь, что несешь ответственность. Не так ли?
- Нет. Я несу ответственность за то, что тебя чуть не убили. – Сболтнув лишнего,
Илья поджимает губы.
Наполеон усмехается. Самолюбие тешит волнение Курякина. Но легче не становится. Эта информация не новая. По какой-то странной причине, и никто не знает, когда это началось, но они стали волноваться друг за друга. Они оба пропустили этот момент и теперь удивлены и растеряны. Хотя вида не показывают.
- Ты не можешь быть ответственным за это, – говорит Соло с полуулыбкой.
- Я знаю, – соглашается Илья. – Но это есть. Вероятно, будет спокойнее в мире и без тех документов. Они почти двадцать лет пролежали в том лагере, что мешает пропасть им навсегда?
- Уэверли так бы и приказал. Разве нет?
- Я не знаю, – «Я не хочу обсуждать начальство» расшифровывает Наполеон.
- Там замешены русские, – говорит Соло. – Биологическое оружие, которое хотела бы забрать себе твоя страна.
Курякин жмет плечами. Для него нечто подобное не ново. Он знает много государственных тайн, чтобы не питать иллюзий.
- Они ищут меня, – подмечает Соло.
Он не чувствует ничего такого. Когда за ним охотились, он чувствовал преследователей за спиной. Как лис чувствует за собой стаю псов. И благодаря этому чутью ему удавалось уходить от них долгое время. Сейчас он не чувствует ничего подобного. Русские не проглотят наживку из его смерти так легко. Но их нет сейчас в этом городе.
- Схвати они меня, боюсь, я не смог бы утаить информацию, – продолжает Наполеон, намекая на то, что русские знают толк в получении того, чего они хотят.
- Да, – соглашается Илья. Ему ли не знать методы своих же.
При этом это не мешает ему внутренне содрогнуться от мысли, что было бы с Соло, попади он к русским.
- А ты?
- Я? – Илья не понимает.
- Ты бы смог это сделать со мной? – Вот он главный вопрос, ради которого и начался этот разговор.
Илья тут же меняется в лице. Злой взгляд. В глазах холод.
- Ты спрашиваешь, променял бы я страну на дружбу? Стать предателем из-за…
… тебя.
- Я не предлагаю стать тебе предателем, – быстро прерывает его Соло. – Ты стал пытать меня, если бы понадобилось. Да или нет?
Курякина ломает и это видно. Отчасти, даже забавно. Его неоднозначный ответ о многом говорит. Но все равно недостаточно.
- Тебе было бы лучше выложить всю информацию мне, – глухо отвечает русский. – Есть цели, которые надо исполнять.
- Значит «да»?
- Во благо была бы быстрая смерть, – не совсем логично вставляет Курякин. – Как друг, я бы сделал это для тебя.
- Если лошадь (лось) ломает ногу, её пристреливают, – говорит Соло.
Для него все понятно. Легкая смерть действительно милосердный подарок, на который не часто приходится рассчитывать.
- Мне не нравится этот разговор, – откровенно говорит Илья. – Зачем ты задаешь такие вопросы? Сейчас мы на одной стороне. Такое стечение обстоятельств не имеет место быть.
- Как знать.
Покончив с одним знаком бесконечности, Соло преступает ко второму. Рука плавно чертит линии, и Наполеон поражен, что они не дрожат. А должны были. Кончики пальцев едва ли чувствует карандаш. Холодно.
- Ты знаешь то, чего не знаю я? – Спрашивает Илья.
- Или наоборот.
Курякин ненавидит говорить с Наполеоном о чем-то более серьезном, чем что заказать на обед в ресторане. Обсуждение миссий не в счет. В такие моменты он понимает, насколько они разные. Насколько в обычной жизни они не понимают друг друга. Илья решительно не понимал, о чем говорит Наполеон и это ему определенно не нравилось. Создавалось впечатление, что Соло издевается, смеется над ним.
Наполеон сосредоточился на своем рисунке, ощущая взгляд Курякина.
- К черту! – Он отбросил от себя карандаш. Тот прокатился по всему столу и упал на пол.
У Ильи поползли брови на лоб. Кажется, он никогда не видел вспышек гнева у Соло. И это скорее удивило, чем напугало.
Впрочем, Наполеон был спокоен. Слишком спокоен.
- Сделай мне еще кофе, пожалуйста, – попросил он.
Все еще удивленный, Илья повернулся к плите и поставил чайник на газ.
- Таблеток? – Спросил.
Соло подозревал, что в тот коктейль, что он пил уже несколько дней, входят и успокоительное. Слишком уж расслабленно он себя чувствовал, слишком не собранно. Раньше он думал, что это из-за отсутствия его привычного лекарства. Оказывается, дела обстоят немного иначе.
- Нет.
Поставив перед Соло еще чашку с кофе, Илья поднял карандаш и завертел его в руке.
- Ты ничего не помнишь,– сказал Курякин.
Соло скосил на него один глаз и отпил кофе с таким видом, словно у него в руках была чашка из самого тонкого фарфора, а не простая жестяная кружка.
- Не надо было их сжигать. Не надо было надеяться на мою память.
- Я бы сделал это в любом случае. Ты сам знаешь, что мы не могли их вынести.
Еще бы ему не знать. У него на боку два воспоминания об этом.
- Могли, – не соглашается Наполеон. И когда Курякин вопросительно посмотрел на него, пояснил: - Ты мог уйти один. С документами.
Наполеон удивлял его за это утро уже второй раз.
- Нет, не мог, – безапелляционно заявил Курякин.
И это было правдой. Он сам был обескуражен таким заявлением. Но он действительно не смог бы уйти оттуда без Соло. Без документов мог, а без напарника – нет.
Совершенно неправильно расставленные приоритеты. Недопустимо.
- И что теперь? – Спросил Соло, хотя его мало волновало, что будет дальше. Он слишком хорошо представлял свое будущее. И ему совершенно не хотелось слышать это от Ильи.
От его слов, однако, немного потеплело под ребрами. Он всю жизнь был один и привык к этому, и даже в какой-то момент считал это благом. И вдруг, внезапно и уж точно не заслуженно, появился человек, которому он хоть немного не безразличен.
За четыре месяца многое случалось. И они оба проявляли излишнюю заботу друг о друге. Но только сегодня об этом Курякин сказал. Соло подумал, что будь он на месте Ильи, то трусливо бы отказался. Нет, он не смог бы выполнить такой приказ.
- А теперь – ничего, – отозвался Илья и вернулся к своей картошке, – Две недели. И нас тут не будет. Надо только переждать.
Ждать, так ждать. Ведь больше ничего не остается.
***
На третий день к ним приблудился кот. Перешел по карнизу из соседнего балкона. Наверное, пришел на запах еды. Некогда рыжий, теперь грязный, со свалявшейся шерстью, тощий, он сидел на подоконнике и коротко мяукал.
Наполеон только скривился, представляя, сколько блох на этом четвероногом переносчике. Илья же, как ни в чем не бывало, покидал ему несколько обрезков мяса, что они разморозили для ужина.
- Мы теперь от него не отделаемся, – проворчал Соло.
- Тебе жалко? – Без злобы ответил Курякин.
Наполеон лишь пожал плечами. А смысл спорить? Все равно русский сделает то, что он хочет.
- Не пускай его в квартиру, – произнёс Наполеон, но только лишь для того, чтобы его слово оказалось последним.
Через час приблудный кот стал вдруг Ryzhik он сидел на подоконнике и отбрасывал длинную тень на пол. Благо в квартиру он зайти не пытался и вскоре
Соло вообще перестал обращать на него внимание.
***
С очередным импровизированным коктейлем Наполеон сидел на балконе, было тепло, а из какого-то окна в доме играла музыка. Во дворе кто-то натянул веревку между чахлыми деревцами и повесил белоснежное постельное белье.
Наполеон лениво следил, как ветер треплет светлую ткань, погружаясь в свои мысли.
Они оба плохо спали. И Соло вполне мог сделать выводы, почему так получилось. Они не доверяли друг другу. И это было странно. В том плане, что им уже случалось засыпать под боком друг у друга. Да, обстоятельства были другие. Тут уж не было вариантов. Приходилось доверять.
Соло не мог уснуть из-за боязни своих снов. Кричал ли он во сне? Был ли беспокойным? Вероятно. И ему не хотелось всем этим тревожить Курякина. Не хотелось, чтобы он знал.
Что касается самого Ильи, то Наполеон предполагал, что тому было просто некомфортно быть в постели с другим мужчиной. Как говорится, в «мирное время». Во время миссий и внеплановых ситуаций – пожалуйста. В обычной жизни – нет.
Напряжение между ними этой ночью можно было резать ножом. Оба лежали на спине, вытянув руки вдоль тела, и старались дышать размеренно, как спящий человек. Соло смотрел в темный потолок, на газету на окне, сквозь которую был виден неясный свет от близстоящего фонаря.
Примерно через час, Курякин медленно и осторожно поднялся и покинул спальню. После этого Соло закрыл глаза, мягко утопая в липкой дреме.
Наутро Илья выглядел отдохнувшим, но все равно сонным. Наполеон был уверен, что русский уже прошелся по комплексу упражнений, которые делал каждое утро, и даже умылся: волосы были мокрые.
В ванной осталось немного горячей воды и для него, чтобы умыться, а по возвращению на кухню Наполеона ждал крепкий кофе.
От обеда Соло отказался, а на ужин было решено потушить картошку с мясом и лавровым листом. Наполеон дал указания по приготовлению, а сам отправился на балкон, пока еще светило вечернее солнце.
Илья задумчиво смотрел на темный затылок напарника. Настроение Соло ему совершенно не нравилось. Он бы мог решить, что это банальная депрессия, если бы верил в такую ерунду. Наполеон даже не пытался работать. Не пытался вспомнить, если вообще хоть что-то действительно забывал. Курякин уже не был в этом уверен. С одной стороны, он твердо знал, что задание должно быть исполнено. А как иначе? Какое им должно быть дело до того, что именно было в тех документах. Они только исполнители. Они те, кто не задают вопросов, выполняют приказ. Хотя, стоит отдать должное, из уст Уэверли это выглядело скорее как просьба.
Но с другой стороны, они же уже пошли против правил в самом начале совместной работы. Так что же такое сейчас беспокоит Наполеона, что тот хочет оставить тайну тайной? Курякину хотелось довериться. Но он ждал, что Соло посвятит его хотя бы в малую часть того, что ему удалось прочитать. Чтобы ясно видеть картину. Но Соло молчал. И это задевало. С каких пор он перестал доверять?
Курякин чувствовал, что между ними что-то происходит. Он пытался рассмотреть это «что-то» со всех сторон, но общение с людьми и анализ их поступков никогда не было его сильной стороной. Тем более, с таким нечитаемым типом, как Наполеон Соло. Спросить в лоб, тоже был вариант. Но Курякин опасался, что ему все показалось, и американец поднимет его на смех. А тот мог.
Есть вероятность, что Наполеон расстроен своей беспомощностью. Это Курякин мог понять. Он сам ненавидел быть зависимым от кого-либо, кроме врачей. От них помощь он принимал. Если считал ее необходимой. Но зависеть от других… Он не любил. Считал это слабостью.
Странное дело, но в данном контексте Наполеона слабым он не считал. И предлагал свою помощь. Соло принимал ее неохотно и только в совсем безвыходных ситуациях. Потому что терпеть боль он еще больше не любил.
Однако Курякина волновало другое. Точнее другое волновало больше, чем странное поведение Соло.
Илья любил контроль и порядок. Он вырос на этом. Воспитан в контроле и приучен к порядку. Все в жизни должно быть разложено «по полочкам». Правила и дисциплина, как он считал – это залог всего. Поэтому, когда контроль стал таять, словно снег под весенним солнцем, это привело сначала в замешательство, а потом перешло в легкую панику. Он начал ощущать то, что не должен был ощущать. Не был готов к этому. И в мозгу большими красными буквами билось «опасность». Это мешало спать, нервировало, выводило из равновесия, к которому он так привык.
И его Солнце звали Наполеон Соло. Можно ли было придумать более неподходящего человека? Нет. Это не укладывалось в голове, как бы Илья не пытался анализировать, найти и понять причину. Он не смел бросаться громкими словами, как «влюбленность», но это было что-то пугающе новое.
Воспринимать чужую боль больше, чем свою. Переживать, каждый день боясь, что произойдет что-то ужасное. Выдыхать свободно, когда все опасности позади.
Перебинтовывать и зажимать глаза, не в силах смотреть на раны, чувствуя вину. Не уберег. Вспоминать два дня, когда Соло был без сознания и ту тихую истерику, что сам прятал в себе.
Две недели взаперти в этой квартире – подарок судьбы. Или наказание. Теперь, когда Наполеон под вечным его присмотром, Курякин смог наконец-то расслабиться. Но быть постоянно вместе – это Ад. Спать в одной потели – выше его сил.
Вслушиваться в чужие вдохи и выдохи и незаметно для себя подстраивать свое дыхание под этот ритм. Чувствовать тепло чужого тела, воображать, что его чувствуешь. Это было самой изощренной пыткой, которую он придумал сам для себя. Не выдержав, он ушел. Спал на кухне за столом, сложив на столешнице руки и положив на них голову.
И все время спрашивать себя: что ты творишь?
Илья знает, с чего все началось. Или хочет так думать. С того раза, когда Соло спас его, вытащил из воды. Вернулся за ним, хотя мог, и должен был, уехать. Еще тогда по телу, словно липкий мед расползлось неуместное чувство благодарности. Не той благодарности, за которую можно было бы сказать простое «спасибо». А та, что свернулась теплым клубочком где-то под ребрами.
Это было неправильно и нечестно. Но уже ничего нельзя было поделать. Да и не хотелось, если уж быть до конца откровенным. Илье, не смотря на абсурд, нравилось лелеять это чувство внутри себя. Позволять воображению выходить за привычные рамки. Замирать от собственных дерзких мыслей.
Все это было в новинку и оттого завлекало в липкую массу безрассудства, и Курякин с удовольствием и охотой в этом тонул. Он уже делал неправильные вещи, за которые, впрочем, ему не было стыдно. И только вопрос времени и выдержки, когда это повторится вновь.
Обедали они под присмотром кота, который так и сидел на окне, грея на солнце тощую спинку. Курякину удалось заставить Наполеона доесть суп. Тот смотрел на него осоловевшими от алкоголя глазами и словно хотел что-то сказать, но так этого и не сделал. Он только коротко похвалил картошку с мясом, которую ел без особого аппетита.
Илья замечает, что они оба, не сговариваясь, проводят все время на кухне. И Соло предпочитал сидеть в неудобном кресле, чем проводить время в постели, что для него было бы лучшим вариантом.
Он пытался снять с окна спальни газету, но из-за нее посыпалось столько грязи вперемешку с засушенной мошкарой разного размера, что Курякин бросил эту затею. Тем более, он не считал нужным что-либо менять. Они все-таки тут тайно.
Это касалось и «прогулок» Соло на балконе. Их не должны видеть соседи. Их вообще никто не должен видеть. Он не сказал об этом американцу по двум причинам. Он чувствовал, что в этом городе их не ищут. Вторая причина – он не хотел лишать Наполеона этого.
После обеда – Наполеон опять поел слишком мало – Курякин выдал напарнику его стандартную порцию таблеток. Соло поднял на него усталый взгляд. Смотрел как-то смиренно, поражая тусклостью своего взгляда и остротой скул. Илья прикусил щуку изнутри, чтобы не прокомментировать это. Наполеону явно не это нужно.
- И никакого алкоголя больше сегодня, Ковбой.
- С чего бы? – Зло процедил Наполеон.
- В смысле? – Илья даже растерялся, – Ты понимаешь, что из-за алкоголя не усваиваются таблетки? Как ты сбираешься поправляться? Раны не затягиваются.
Соло смотрел на него, словно не понимал смысла слов.
- Мне непонятна твоя забота, – признается Соло.
Илья теряется еще больше. Он начинает опасаться, что перегибает палку. Наполеон может что-то заподозрить. Если еще не сделал этого.
- Что в ней такого непонятного. Я просто хочу, чтобы ты поправился и мы уехали бы из этого места. В более подходящее для твоего состояния.
- И какое же для меня подходящее место? – С легкой улыбкой спрашивает Наполеон.
- Другое, – Уклончиво отвечает Илья. И решает пояснить: - Под присмотр врачей.
- Со мной ничего страшного не случилось, – Наполеон вступает в этот танец вокруг правды. Круг сужается, он чувствует. Они опасно близко к той теме, о которой никто из них не хочет говорить.
Соло всегда считал, что с лёгкостью читает своего напарника. Курякин прост в этом плане. Или ему это казалось? Что, если все это время его нагло обманывали? То, что Наполеон сам первоклассный обманщик, он в расчет не брал.
- Было и хуже. Всего лишь ножевое.
Имел ли именно это в виду русский? Или же тема их разговора свернула в другую сторону. Илья говорит о его экспериментальных таблетках? О его общем состоянии? Или о том, с какими последствиями он выбрался из того подвала?
- Да, - соглашается Курякин, – Но не стоит пренебрегать.
Чем никогда Наполеон не пренебрегал, так это собой. Но всему приходит конец. Соло просто не может найти в себе сил начать бороться. Апатия, холодные пальцы и постоянная головная боль. Все это жутко мешает. Он уже смирился с запертой дверью и надзирателем в виде Ильи. В его голову ни разу не приходила мысль спланировать побег. Смиренность вызывала удивление. Впрочем, она была так слаба, что вскоре пропала вовсе.
Илья же вызывал восхищение. Нет, правда. Был таким невозмутимым, когда говорил о необходимости поправиться. Говорил о том, что для них еще возможно будущее. Наполеон выложил почти все карты. Он дал явно понять, что никакой информации от него не поступит. И он не понимал, зачем тянуть? У Ильи есть, Соло уверен, множество способов убрать его тихо. Внезапно для жертвы. Но Наполеон думает, что Курякин слишком благороден, чтобы просто свернуть ему шею, подойдя со спины. И какими бы они не были разными, они не чужие друг для друга. Нет. Возможно, поэтому русский дает и дает ему шанс. Медлит.
- Ты пытал людей, Илья?
Курякин хмурится. Не из-за вопроса. Из-за наполеоновского «Илья». Собственное имя звучит странно из уст Соло. И как-то совсем не правильно, но приятно. Iliya.
В вопросе чувствуется провокация. Сквозит отнюдь не праздный интерес. И Курякин не может понять, чем такой вопрос вызван.
- Да, – врать он не собирается. Соло кивает. Он знает ответ. Просто хотел услышать. – Это было давно, – добавляет русский, но звучит как оправдание.
- И как?
- Что «как»?
- Успешно?
Успех в таком деле, как пытки, весьма расплывчатая величина. И Курякин не знает, как объяснить это. Если успех заключается в добычи информации, то случались и проколы. Илье поручали такое грязное дело в самом начале его службы в КГБ. Чтобы уметь терпеть боль, он должен уметь причинять ее сам. Это простое правило, которое, как ни странно, работает. До сих пор. Ты должен понимать процесс, должен уметь предугадать действия, чтобы иметь возможность к ним подготовиться. Илья знает – хотя и не одобряет это – в КГБ этому делу училось у нацистов. И продвинулись далеко вперед.
КГБисту не хочется вспомнить эту печальную практику и коротко отвечает:
- Успешно, – и это все, что нужно знать Наполеону.
Курякин пытается проанализировать и понять, к чему завел такой странный разговор Соло. И он пришел к неутешительному результату. Неужели Наполеон думает, что…
- Я не буду тебя пытать, – говорит Курякин, и свои же слова кажутся ему абсурдными. – Из-за того, что ты не можешь вспомнить.… Это ничего. Возможно, память вернется позже.
Соло, прищурив глаза, смотрит на напарника.
- Я это знаю, – говорит он просто. – Это все мое любопытство. Извини. Заняться здесь совершенно нечем.
По выражению лица Ильи, Соло понимает: не верит.
- Те документы, - задумчиво произносит Наполеон, словно еще не совсем уверен, что хочет договорить до конца, - они нужны слишком многим.
Курякин кивает.
- Я знаю.
На вскинутую вопросительно бровь Соло, он добавляет:
- Они ищут тебя. И куда более настойчиво, чем те же поляки.
- Ты говоришь об этом так спокойно. Это же твои коллеги.
- Не факт, – отвечает Курякин. – Не всем в России занимается КГБ. Оно не всесильно, – Заканчивает Илья с подобием улыбки на лице.
Соло задумывается над тем, насколько это опасно для самого русского. Идти, по сути, против своих. Укрывать – охранять – беглого американца, за которого больше никто не хочет заступаться. АНКЛ пусть и не зависимая организация, но ходит под флагом Британии. И Уэверли не всесильный, хотя хочется так думать.
Курякин не враг, убеждает себя Соло. Но пока безуспешно.
Совершенно нет сил сидеть в квартире без дела, и Илья занимает себя всем, что придет в голову. Мелким ремонтом, уборкой. Оторвав себе кусок обоев, он делает ревизию продуктов. Зачем – непонятно. А потом, на еще таком же куске, пишет отчет о прошедшей неделе. Неделе!
Размашистый почерк ровными строчками заполняет желтый кусок бумаги. Наполеон с тоской смотрит на свои многочисленные знаки бесконечности, что он в задумчивости рисовал.
Раны на спине заживали. Куда медленнее, чем Соло привык, но он уже мог обходиться без палки. И малая нужда справлялась без адских болей, спасибо, Господи!
- Ты не хочешь выйти из квартиры? – За завтраком спрашивает Соло.
На завтрак уже доставший омлет, сладкий кофе и вчерашние рогалики с джемом, которые они испекли ради эксперимента. Соло начал подозревать, что привыкает такой жизни, потому что рогалики, вопреки всему, получились очень даже ничего.
- Зачем?
Соло уверен, что русскому такое даже не пришло в голову. Приказ не выходить из квартиры. Начнись пожар, Илья бы еще крепко подумал, выходить или сгореть. Наполеон думает, что был бы не против, если бы Курякин с таким рвением выполнял бы его приказы. От такой мысли проходит дрожь вдоль спины. Это немыслимо. Но, тем не менее, желанно. Нечто подобное чувствует дрессировщик, когда большой зверь, кто-то заведомо сильнее, выполняет его команду.
Соло находит себя совершенно спятившим. Запертый, как тот же самый зверь, он сходит сума, думая о таком. Но мысли - самая навязчивая вещь. И стоит только сказать себе не думать о таком, так мысли становятся только об этом.
Фантазии о Курякине и его беспрекословном подчинении становятся его единственным развлечением на эти дни.
Бутыль со спиртом становится все более пустой, как и банка с джемом. Во всей этой рутине – встать, позавтракать, после ланча пойти со своим коктейлем на балкон, провести там время до обеда, потом сон или же легкая дрема на том же балконе – он находит свое великолепие.
Его не смущают более ни убогая обстановка, ни отсутствие горячей воды, ни одна на двоих кровать.
- Купить свежего хлеба, например.
Мысли о свежем хлебе посещают его давно. Так странно – желать того, на что раньше не обращал внимания.
Хлеб и Курякин. Что еще?
- Не думаю, что тебе надо объяснять, что мы не можем покидать квартиру. И у нас нет денег.
- При чем тут деньги? – Соло кривится. – Дело не в них. Просто ты не хочешь.
- Дело не в моих желаниях, – отрезает Курякин.
- Прошла уже неделя, и мы никого не видели возле этого дома. Даже жильцы и то редко попадаются нам на глаза. Нас тут никто не ищет.
- Соло, у нас есть приказ!
Курякин начинает злиться. Иначе не стал бы называть его по фамилии. Но Наполеон не собирается останавливаться. Сегодня как раз то утро, когда его раздражает абсолютно все. Особенно русский, не желающий выполнять его просьбу.
- Перестань! – Раздраженно бросает американец. – Сколько раз мы шли в обход приказам. Но именно сейчас ты не можешь. Я мог бы и сам.
- Нет, не мог бы. Едва ли спустился бы со своей спиной. А потом ищут именно тебя. Так что нет. И закончим на этом.
- Не указывай мне!
- Я не указываю тебе, – возражает Илья, немного удивлённый и растерянный. - Это приказ начальства. Стоит ли это обсуждать?
- Конечно, нет. – Язвит Соло.
За его словами много всего, что не пытается разобрать ни сам Наполеон, ни тем более Курякин. Оба чувствуют, что сейчас они приближаются к серьезной ссоре. Замкнутое пространство и вынужденное постоянное пребывание друг у друга на виду, делают свое дело.
Соло не чувствует себя способным хотя бы достойно встретить удар, если он последует. Не то, что ответить самому. Спине лучше, но общая слабость от ранения и от отсутствия аппетита никуда не делась. Но злость бурлила внутри, придавала сил и безрассудства.
Вызвать на эмоции Курякина для него плевое дело. Русский и сам спешит поддаться на провокации. Ледяной взгляд, губы стянуты в узкую полоску, глубоко и шумно дышит. Но ждет.
Хочется крикнуть «АП!» и щелкнуть по полу кнутом. Послушается или сорвется? Легкое возбуждение самого Наполеона заставляет дышать чуть более глубоко, едва приоткрыв губы.
Соло не может поверить, что не замечал этого! За болью, переживаниями и параноидальными мыслями, он спутал. Между ними искрит отнюдь не раздражение. Сексуальная напряженность.
Подобное открытие немного отрезвляет. Позволяет посмотреть на ситуацию под другим углом. Конечно, сам русский не понимает, что сейчас происходит. Соло почти был в этом уверен. Он и думать не может, что сексуальный голод Курякина направлен именно на него, он же не сумасшедший. Но у русского явно эта проблема присутствует. Как и у него самого.
Проблема в том, что в этой чертовой квартире даже негде уединиться. В той же ванной даже не вариант. Слышимость через чуть ли не картонные стены стопроцентная.
Они оба чутко спят, вздрагивая и просыпаясь от каждого шороха, производимым другим. А впереди еще неделя.
Соло хочется рассмеяться. Он чувствует себя дураком, все еще не веря, что смог проглядеть такое. А его собственные мысли о напарнике вызваны тем же самым? Наполеон не может решить.
Такое ощущение, что он обманул сам себя.
А потом Илья печет блины. Тесто тонким кружевом ложится на раскалённую сковороду и Наполеон не может удержаться и спрашивает:
- Почему вы говорите «печь блины», когда и слепому видно, что блины zharyat?
Курякин, итак смущенный актом своеобразного примирения, оборачивается и смотрит зло. Да, это не хлеб, но что он еще может сделать? Разнообразие в еде, которого хочется американцу отсутствует. Блины казались отличной альтернативой. Тем более, пока эта пьянь не израсходовала все варенье на водку.
Илья давно не пёк блины. И непроизвольно вспомнил, как помогал в этом деле маме. Она позволяла брать половник и аккуратно выливать тесто на сковородку, смотреть, как румянится, застывает тесто, превращаясь в золотой кругляш.
И все-таки даже первый блин получился не комом. Слева от плиты, на тарелке уже выросла небольшая горка блинчиков, и Илья видел, как заинтересованно принюхивается Соло.
Блины получились вкусными. И Наполеон признал это почти сразу же. Вроде, ничего необычного, и, скорее всего, раньше он бы даже не посмотрел на эти простые русские блины. Но сейчас, он брал их прямо голыми руками, проигнорировав вилку, подражая Илье, и возил ими по блюдцу с вареньем.
Откусывал кусок побольше, а потом облизывал жирные от масла пальцы.
Не вовремя проснувшийся голод подгонял, заставлял тянуть руки все к новым и новым золотым блинам. А, может, это из-за того, что их приготовил для него Илья. Для него. Илья. Это стало почему-то важным.
Сам Курякин покинул стол очень быстро. Вышел на балкон, облокотившись о перила, и закурил. Соло видел сгорбленную спину и сизый дымок, что пускал Илья. Невольно вставал вопрос, почему Илья ушел, но американец не чувствовал в себе сил начать разбираться во всем этом.
@темы:
слэш,
рассказы,
Агенты А.Н.К.Л/The Man from U.N.C.L.E
-
-
12.10.2016 в 20:52-
-
13.10.2016 в 20:34